Писатель Тарас Прохасько: "Будет очень много литературы о войне, но нужно, чтобы прошло определенное время"

Известный украинский писатель, публицист, переводчик, представитель "феномена станиславского" Тарас Прохасько в минувшие выходные выступил в Харькове с двухдневным авторским курсом "Письмо как мировоззрение".

Вместо того, чтобы по горячим следам эксплуатировать вопиющие политические темы, такие как Майдан или АТО, как это часто делают литераторы, Тарас Прохасько погрузился в далекое прошлое, и пишет повесть о советской армии, осмысливая собственный опыт службы в вооруженных силах уже несуществующей империи. Тарас Прохасько уверен: "великое лучше видится на расстоянии", поэтому действительно значимое литературное произведение о бурных событиях сегодняшнего дня мы получим лет через двадцать, не раньше.

В интервью с Тарасом Прохасько мы поговорили о политике и литературе, про Донбасс и Крым, об украинской культурной жизни и о том, чем она отличается от, например, польской.

- Тарас, какие у Вас впечатления от Харькова?

- Я считаю, что в Украине есть три крупных города, не в смысле размера и населения, а просто как города со своим очень определенным характером. Это Харьков, Одесса и Львов. Посещение Харькова – это для меня всегда большое наслаждение. Харьков мне напоминает какие-то неожиданные вещи, он чем-то похож на Берлин или Нью-Йорк, мне здесь хорошо. В Харькове есть то, что называется хронотоп. История и современность здесь связаны, и все живет своей самодостаточной жизнью.

- Можно ли поинтересоваться, над чем сейчас работает писатель Тарас Прохасько?

- Я сейчас заканчиваю одну большую повесть о советской армии, о своем опыте и своем осмыслении. Казалось, что это уже прошлое, и я очень многое забыл, и немного есть сомнений, кому это вообще нужно, ведь прошло 25-30 лет. Но мне кажется, что большие исторические вещи должны "выстояться", и литературу о великих событиях нужно писать через определенное время, когда можно увидеть развитие этих событий. Теперь многие говорят, когда будет большой роман о майдане или о нынешней войне. Я понимаю, что будет очень много литературы об этом, она уже есть, ессэическая, репортажная, даже массовая, но для того, чтобы появилось какое-то действительно большое литературное произведение, нужно, чтобы прошло определенное время.

В последние годы я увлекся публицистикой. Я стараюсь писать публицистические вещи максимально литературно. Мне не нравится, когда кто-то разделяет литературу на то, что называется "изящной словесностью" и на публицистику. Я стараюсь работать так, чтобы каждое публицистическое произведение было почти рассказом.

- Вы много общаетесь с польскими писателями, бываете в Польше, вам хорошо знакомо тамошнее культурное пространство. В чем разница в литературной жизни Польши и Украины?

- В Польше очень богатая писательская культура, очень много авторов, которые работают в разных жанрах, ужасно распространена эссеистика, публицистика, много разных мыслей, размышлений, идей, которые наполняют культуру и становятся ее скелетом. У поляков нет такого большого различия, как у нас, или ты писатель первого ряда, или ты провинциальный эссеист, нишевый писатель. Польская культура работает, как грибница.

Зато у нас есть "феномены". Появляются какие-то "светочи", а между ними пустота. Мы обращаем внимание на эти величины, и меньше занимаемся "муравьиной", мелкой работой в культуре.

Как биолог, могу привести такую аналогию. В конце 80-х годов в Европе было два мощнейших природоохранных движения. Первый - это был "Greenpeace", о котором многие слышали, а второй - это такие тихие спасители природы, о которых вообще ничего слышно не было. "Greenpeace" пользовался такими радикальными акциями, которые имели большой показательный эффект, который появлялся а потом проходил. А тем временем тихие спасители природы в своих маленьких общинах, в Англии, в Германии, просто каждую неделю все вместе выходили, убирали, восстанавливали, очищали. Вот поляки, как те тихие защитники природы, многие работают в "муравьиной" культуре.

- Что заметного, на ваш взгляд, происходит сейчас в литературном процессе в Украине?

- Сейчас ситуация понемногу меняется. Раньше мы смотрели на литературу, как на малочисленное племя великанов, тогда как теперь появляется достаточно большое количество авторов, которые не претендуют на фигуру великана. Среди них есть очень хорошие, и не очень хорошие, и явно плохие, но, как сказали бы педагоги, "ниву пашут". Существует много людей, которые что-то пишут. И вторая примета последних лет в том, что настоящий книжный рынок в Украине уже сформирован, все структуры уже заложены, и они уже работают.

- Дмитрий Корчинский как-то написал в своем "Фейсбуке" следующее предложение на русском языке: "Следующее поколение украинцев не должно понимать язык, на котором написан этот пост". Вы согласны с таким мнением?

- Прежде всего, я считаю Корчинского способным литератором. Я не рассматриваю его как политического или военного деятеля, но как хороший литератор он пользуется всеми этими средствами, чтобы было как можно более парадоксально, абсурднее, потому что это привлекает внимание. Я понимаю, и Корчинский сам понимает, что это провокация в хорошем смысле, как, например, современное искусство провоцирует, чтобы обратить внимание на какую-то проблему. Мне наоборот, кажется, что украинский язык, к сожалению, не будет доминирующим в ближайшее время в Украине. Так уже повелось, и теперь это очень трудно повернуть вспять.

Мы часто забываем, что живем во фрагменте мировой истории, и у нас происходит очень много тех же процессов, что и в мире. Процесс уменьшения количества языков, он является глобальным и, к сожалению, украинский язык попадает в зону риска. Украинский язык - краснокнижный. Он может существовать очень долго, но в определенных локациях.

- Я вижу, как на волне патриотизма кое-кто переходит на украинский язык даже в повседневном общении...

- Да, но это касается вещей, которые не являются жизненно важными. Каждый, кто переходит на украинский язык, знает, что при необходимости он всегда может вернуться обратно к русскому. Человеку трудно быть бунтарем в бытовых условиях. Например, в сфере обслуживания не все готовы быть до конца принципиально украиноязычными. Не говоря уже о том, что мало кто готов общаться на украинском, например, ночью с гопотой. Вас спрашивают: "Есть закурить?", а вы в ответ: "Можеш нормально спитати? Ми в якій країні с тобою живемо"? (смеется).

Майдан дал две тенденции: с одной стороны - возвращение статусности украинского языка, а с другой - участие в Майдане, а затем в войне огромного количества русскоязычных украинцев и даже этнических русских по происхождению. Появилась концепция гражданского, а не этнического патриотизма. Сначала ты патриот, а уже потом - украинец или молдаванин.

- Как вы считаете, удастся ли Украине вернуть Донбасс?

- Для меня, как украинца, Донбасс по-настоящему чужд. Мне он кажется враждебным, он против меня. Я не представляю себе, как я этих людей могу считать своими земляками. С другой стороны, существует много украинцев, которые считают Донбасс неотъемлемой частью Украины. Я понимаю, что вопрос инкорпорации Донбасса в Украину будет продолжаться еще довольно долго. Возможно, мы являемся свидетелями начала длиннющего процесса, такого, как в Приднестровье, который продолжается уже четверть века.

- Вернется ли Крым в Украину?

- Я уверен, что это еще более длинная история. Крым - очень важный пункт для России, не говоря уже о том, что поступок, который они сделали ("аннексия Крыма" – ред.) нуждается в очень специфических обстоятельствах, чтобы они теперь признали свою неправоту.

В истории часто бывает так, что то, что сначала кажется мелочью, растягивается на много лет, но так же есть и обратный исторический феномен. Бывает, кажется, что-то будет длиться долго, а оно резко и неожиданно заканчивается. Например, никто не мог представить, что распад Советского Союза будет таким молниеносным, и, честно говоря, даже не очень заметным.

Если Крым вернется, то это может произойти благодаря каким-то большим решениям мировых лидеров. Так называемая "историческая справедливость" часто устанавливается или бывает легализована решениями конкретных сил и, скажем, то, что Западная Украина является частью Украины, а не Польши – это всего навсего решение тогдашних мировых лидеров.

- В чем, на ваш взгляд, основная разница между украинцами на западе и на востоке страны?

- Если говорить очень лапидарно, то эта разница проявляется в наследстве не только культурном, потому что поют, рисуют, и вышивают повсюду, а в общественных привычках, в организации общественных отношений, которые отличаются многовековым пребыванием в разных системах. Одна Украина была неотъемлемой частью России, Российская империя была бы невозможна без Украины. А, с другой стороны, огромная часть Украины была какой-то периферией совсем других идей, идеологий, организации общества. Все эти вещи, на самом деле, очень глубоки, на том уровне, как каждый человек относится к организации общественной жизни. На восточной Украине это более русская схема, на Западной – более центральноевропейская. Существует также большое количество других факторов, но самое главное - это вот эта многовековая разделенность.

- Вы сказали слушателям такую интересную вещь, - что мы живем уже не в информационном, а в постинформационном обществе. Что такое постинформационное общество?

- Информация стала такой частью общественной жизни, что она уже перестает быть заметна. Она стала настолько обыденной, что ее значение как информации во многих случаях нивелируется. Информации стало так много, что ее будто и нет.

- Вы по образованию биолог. Что биолог Прохасько дал литератору Прохасько?

- Биология много чего дает для понимания разнообразия форм одной сущности. Есть жизнь, и она имеет очень много разных форм, и это невозможно объяснить. При всем разнообразии форм жизни существует равенство всех этих форм, жизнь везде одинаково полноценна. Биология способствует определенному мировоззренческому покою. Ты понимаешь, что все есть поток жизни, что все конечно и все бесконечно. Биология также оправдывает мое занятие литературой. Например, я понимаю, что я летучая мышь, и я не задаюсь вопросом, почему я не лев. Если я таков, значит, в этом моя "летучемышиная" сущность.

- Должно ли государство поддерживать литературу?

- Культура - это одно из немногих направлений, которым государство действительно должно заниматься, потому что это одна из самых главных форм государственной политики. Формирование государства происходит с помощью культуры. У нас есть устаревшие социалистические представления, что нужна какая-то социальная помощь, что государство обязано подкармливать писателей. Но это не правильно, и мне очень не нравится нытье старых писателей, что им всегда чего-то не хватает.

Но вместе с тем нельзя говорить, что у нас капитализм, рынок и делайте, что хотите. Мне нравится модель "давать не рыбу, а удочку". Государство может заниматься распространением культуры внутри страны и в мире. Понятно, что должна быть государственная политика продвижения культуры. Так получилось, что все, что знают об украинской культуре, построено на отдельных интересах чужаков. Мы сидим и ждем, когда случайно кто-то о нас узнает. Государственная политика должна быть в том, чтобы быть мостом, продвигать нашу культуру в мир.

- Каково ваше отношение к идее запретить ввозить российскую книгу в Украину, которая была озвучена недавно?

- Я думаю, какой бы не была идея, ее выполнение будет плохим. У нас, например, запрещено курить в поездах, но все курят в тамбурах. Закон должен быть продуман и возможен к исполнению, иначе он себя дискредитирует. Мне кажется, говорить о запрете российской книги – это такая вульгаризация. Можно говорить о недопущении импорта каких-то целенаправленно антиукраинских изданий, но говорить о запрете российской книги вообще – примитивизация.

- Каково ваше отношение, как художника, к Майдану и тем событиям, которые происходят в стране после него?

- Конечно, все происходит не так, как бы хотелось. Но говорить о майдане, как о средстве, которое должно было сделать все хорошим, также не правильно. Очень большое количество людей напарывается на разочарование, потому что верят в революцию, тогда как революция – это всего лишь добавление некой ступени к пережитому опыту. Чертовски хорошо, что этот опыт Майдана, опыт сдвиг был, что такое возможно, что люди это видели и помнят. Это был определенный урок. Этот опыт похож на то, когда человек узнает, что можно целоваться. Хорошо же, что кто-то узнал, что можно целоваться и целуется? И даже если потом этому человеку не с кем целоваться - хорошо, что он все же получил этот опыт.

Нашей молодой стране и нации ужасно необходимо нагромождение различных событий. Наша государственная история страшно коротка, и очень многое из того, что пережили другие страны, мы еще не пережили. Это какие-то годовые кольца на нашем стволе, но думать, что такие вещи могут изменить что-то быстро и радикально – ошибка историософии.

- В будущее вы смотрите с оптимизмом?

- Я смотрю с оптимизмом, зная, что еще очень много будет плохого. У нас долгий путь. Мы немного путаем идеал с реальным положением вещей. Если говорить по курортному, мы представляем себя на берегу Средиземного моря, где-то на пляже, но забываем о том, что добраться туда очень тяжело, будут проблемы с билетами, с пищей, придется тащить чемоданы и будут встречаться по дороге всякие неприятные типы, и что-то важное ты забудешь с собой взять, а возьмешь зато кучу всего лишнего. В конце концов ты дойдешь до пляжа, и тебе будет там хорошо, но это не будет быстро, надо пройти определенный путь. Вот в этом заключается мой оптимизм и мое реальное видение того, что все достаточно сложно.