"Золотой век" украинской истории: Как открытые архивы СБУ и МВД дают шанс не ленивым историкам

Вахтанг Кипиани – украинский журналист, публицист, историк, главный редактор интернет-издания "Историческая правда" и основатель Музея-архива прессы рассказал Depo.Харьков, как сегодня живут и работают украинские историки, какую роль в их работе играет государство, распорядители архивов, а также почему он называет нынешнее время золотым веком для исследователей прошлого.

– Насколько проще или сложнее сейчас стало исследовать историю? Как на этом отразился научно-технический прогресс?

Я – полевой историк. Я работаю с источниками, которые не лежат отложенными в архивах и библиотеках. Меня интересуют частные библиотеки, подборки учреждений, которые закрываются, то, что хранится не в музеях, а в частных руках, что лежит в ящиках и тому подобное. Мне важно собрать максимально полно материалы украинской периодики разных поколений, различных времен. То, что, грубо говоря, не лежит в библиотеке университета или в Национальной библиотеке имени Вернадского. С одной стороны, это простая задача. Я должен стучать в разные двери и изредка что-то находить. С другой стороны, это технически сложно. Ведь я должен ездить в разные страны, в разные места, вкладывать собственные средства в эти поездки. И не всегда они становятся эффективными. Потому что ты едешь куда-то, а там, грубо говоря, ничего нет. Моя работа не является типичной, я не хожу в архивы, не переписываю, не компелирую источники. Моя работа – собрать фонды для дальнейших исследований на разнообразную тематику. Поскольку я собираю и политическую и литературную прессу, и спортивные, и театральные материалы. Поэтому это не является достаточно типичным для современного историка.

Значительное количество материалов в мире находится в процессе оцифровки. Сейчас историкам не всегда приходится куда-то ехать, чтобы увидеть необходимые материалы. Существует масса онлайн-архивов. Например, есть Архив освободительного движения. В нем десятки тысяч документов. Или сайт "Диаспориана". Там 15 или 20 тысяч книг. Не нужно ехать в Торонто либо Вашингтон, чтобы найти нужную книгу. Поэтому историк, который работает, который ищет, он сейчас легче, чем это было ранее, может найти материалы. Но, очевидно, что есть такие темы и направления исследований, которые требуют личного присутствия в конкретном месте – в архиве.

– Приходилось ли вам работать с архивами? Возникали ли какие-то трудности?

По большому счету, трудностей за последние годы не было. Самая большая проблема – это время. Например, я обращался в некоторые украинские архивы, в частности, в архив СБУ. Не имел никаких проблем. И откликаются, и конструктивное руководство понимает, для чего историки к ним обращаются. Обращался также к Архиву новых актов в Варшаве, когда снимал фильм о Степане Бандере – все, что нам было необходимо, дали. Я обращался в Национальный архив Канады, так же мы написали заранее заявление – нас встретили. Я делал фильм о канадском политике украинского происхождения Павле Юзике – нам предоставили весь архив. Все, что нам было нужно, мы сфотографировали, взяли интервью у сотрудников архива. Я не сталкивался с запретами. Но, все же, я не обращался в архив Российской Федерации, в котором работа затруднена. У нас, в Украине, на мой взгляд, для многих историков золотой век, особенно для тех, кто исследует ХХ столетие, то, что касается советской тоталитарной практики. Все архивы открыты.

Правда бывают проблемы, ведь не всем дают фотографировать. Но это все эксцессы: я знаю, что новое руководство Госкомархива будет это регулировать. То есть тот, кто жалуется, он попал или на плохого исполнителя, или у него проблемы с коммуникацией. В течение последних лет я вообще не помню ни одного отказа.

– Насколько много на постсоветском пространстве оставляют закрытых архивов, куда историки не могут добраться?

Насколько я понимаю, эта проблема касается части российских архивов. Но я в них никогда не обращался. Это просто некорректно. Я слышал, что относительно этого есть проблемы. И что после начала войны даже существуют проблемы с безопасностью во время поездок в Российскую Федерацию. Есть проблема, что некоторые архивы не могут предоставить исследователям то, что в них хранится.

Существует огромный по своим объемам архив Министерства внутренних дел Украины. И вот там практически миллионы документов. Однако, у них нет возможности эти документы предоставлять исследователям. Я считаю, что это в определенной степени политическая позиция МВД, которое не инвестирует усилия в людей, в технику и в открытие архива. Де-юре он открыт, а де-факто много моих знакомых историков жалуются на то, что очень сложно что-то найти. Им не отказывают – там работает так мало людей, что они не могут показывать то, что должны. Архив Службы безопасности в этом смысле, на мой взгляд, пример противоположный. Потому что они специально инвестировали в расширение базы, закупали или получали благодаря грантам технику. Ну и, соответственно, это дает результат. И почти все, что мы знаем о прошлом за последние годы, это результаты открытия архивов Службы безопасности и ее региональных отделений.

– Вы затронули тему оцифровки архивов. Как это может изменить процесс изучения истории и ее популяризации в Украине?

Многие фонды находятся в плохом состоянии. И оцифровка – это путь к сохранению. Ибо она позволит не предоставлять лишний раз на руки бесценные документы. Есть, конечно, специалисты, которым предельно важно подержать в руках "захалявную" книжечку Тараса Шевченко. Но исследователю, который пишет реферат, это совершенно ненужно. Достаточно иметь цифровую копию. Поэтому сейчас необходимо инвестировать в оцифровку и распознавание материалов, чтобы люди могли не только знать, что есть такой файл, но могли бы используя систему поиска найти требуемое предложение или нужное имя. На мой взгляд, это только поможет.

Функция архива – не охранять документ, а предоставлять его тому, кто может дать ему жизнь. Люди откладывают материалы не для того, чтобы они потом просто лежали грузом. Причем очевидно, что есть определенные ограничения, связанные с этическими вопросами. Порой человек пишет: "Отдать после моей смерти". Соответственно, архив или музей должен сделать то, что от него просят. Но если никаких ограничений нет и люди годами не могут получить документ только потому, что руководитель архива или хранитель фонда не любит определенную личность, то это неправильно. Хотя такие примеры есть.

Я говорю: человеческий фактор всегда есть, был и будет. Но оцифровка и открытие архивов его снимают. Уже не надо ехать в Житомир или Харьков. Я просто захожу на сайт архива, нахожу соответствующую музейную коллекцию и скачиваю необходимый мне документ. Я думаю, что это и дешевле, и правильнее. Хотя учитывая объем имеющихся фондов в различных библиотеках, музеях, архивах, то ближайшие сто лет это не будет сделано. Но, например, Служба безопасности Украины оцифровала самые востребованные дела. И теперь, когда человек хочет написать статью, например, об украинских политзаключенных, у него уже нет нужды тащить тома. Ему просто предоставляют возможность скачать файл. И потом он отправляется работать домой.

Страницы украинской истории, на ваш взгляд, требуют более детального изучения?

Я думаю, что все периоды истории требуют изучения. Просто у кого-то фокус на 1930-е годы, а кто-то интересуется 1960-ми. Кто-то – Козачеством, кто-то – Русью, кто-то – пограничьем украинско-польским или украинско-российским. Поэтому нужно все. Мы не можем лететь с одним крылом. Как общество, мы должны гармонично развиваться и знать все, что было. Соответственно, историки действительно работают в различных направлениях. Мы, например, стараемся представлять на сайте разнообразные взгляды на разные этапы. Хотя интерес людей, на мой взгляд, в основном сфокусирован на ХХ веке. Но это вовсе не означает, что стоит исследовать только его. Потому что есть много вещей, о прошлом которых мы не знаем. В прошлом году отмечали 200 лет Пантелеймона Кулиша. Олесем Федоруком, нашим крупнейшим исследователем Кулиша, была создана страница в сети Фейсбук. В этой группе были  опубликованы сотни сообщений. Там были и обложки книг, и материалы конференций. Хотя Кулиш жил во второй половине ХІХ века, то, о чем он писал, является настолько современным, что многим было интересно за этим наблюдать. Не смотря на то, что это очень давнее время. Казалось бы, где мы, а где Кулиш.

– А вы можете привести примеры недавних исторических исследований, которые достойны внимания широкой аудитории?

У нас сейчас такое время, что издаются сотни книг и, наверное, защищаются тысячи различных исследований, о которых мы не знаем. На "Исторической правде" мы время от времени рекламируем или сообщаем о книгах. Есть два крупных культурных форума в Украине – Букфорум и Книжный арсенал. Там столько появляется исторических исследований, что ни купить, ни постичь, ни посетить невозможно. То есть тот, кто хочет знать об истории, имеет, на мой взгляд, множество возможностей. Я не буду никого выделять конкретно. Ибо это очень субъективно. Кому-то интересен период XVII века, а кому-то – середина ХХ столетия. Нельзя на данный момент жаловаться на то, что не хватает украинской книги. Или что не хватает исследований. Их много. Просто это вопрос нашей любознательности – того, чтобы мы сделали три лишних шага в магазина или погуглили и нашли, что интересует. У нас проводятся масса конференций. Украинские историки работают на западе. Есть грантовые программы, которые позволяют стажироваться. То есть историк, который сейчас не работает, он просто ленивый. Сейчас прекрасное время, на мой взгляд.

Я думаю, что есть темы, которые, к сожалению, недостаточно исследуются. Но это, опять же, субъективно. Как по мне, необходимо больше исследовать о диссидентах. А кому-то кажется, что нужно заниматься военной историей. Все это вопросы для дискуссий: что целесообразнее. Государство могло бы быть более активным игроком в этой теме, но ему, в принципе, безразлично. Впрочем, это означает, что в условиях свободы выбора у тебя тоже есть свобода. Если государство предоставляет нам одну дорогу, мы исследуем диссидентов. Это не худший вариант, чем если бы государство сказало: "Все исследуйте диссидентов". Это очень плохо. А так, хочешь – исследуй диссидентов, хочешь – исследуй современную политическую историю, хочешь – занимайся XIX веком. У нас все пути открыты. Однако кое-чего не хватает. Я, например, интересуюсь историей диаспоры. И очень не хватает историков, которые бы занимались этой темой. Но это не потому, что запрещено. А потому, что нет преподавателей или менторов, которые бы просто направили молодых историков на студии истории украинцев Канады, Аргентины, Австралии или Германии.

Например, пару лет назад "Историческая правда" отправилась на грант по серии публикаций об истории украинской революции. Нам не говорили хорошо писать о Петлюре и плохо о Скоропадском или наоборот. Государству было все равно, что мы напишем. Была проведена проверка с точки зрения бюджета при помощи "Прозорро". Это было все легально. И мы сделали 55 публикаций, привлекая всех лучших украинских историков революции в этот проект. Потом перевели статьи на три языка – русский, польский и английский. Вот, государство заказало серию, не вмешиваясь в содержание. Я осознаю, что это золотой момент. Если бы такие проекты были о диссидентах или о "Расстрелянном возрождении", то это было бы прекрасно. А может, это и происходит, только я об этом не знаю. Поэтому я понимаю, что мое знание не тотальное. Но важно, что, все-таки, возможности у современных историков или журналистов – а я все же журналист – являются большими. Такого 15 лет назад не было. Были закрыты архивы и технических возможностей для поездок было меньше. А сейчас безвиз. Сел на автобус и поехал в польский архив работать. По-моему, не идеальное, но очень хорошее время для историков.