Скрипач Роман Ким: "Современному музыканту нельзя быть слишком в "формах" и бояться сыграть "неправильные ноты"

Ким является изобретателем новых приемов игры на скрипке. Одним из них стало использование призматических очков, в которых музыкант выступает на своих концертах. Он убежден, что благодаря такого рода экспериментам скрипка стала звучать намного ярче.

В интервью Depo.Харьков скрипач рассказал про собственную манеру исполнения, восприятие музыки в мире и попытках побороть консерватизм в скрипке.

В каких странах вам удалось побывать с концертами? Есть ли разница в восприятии вашей музыки? Влияет ли на это менталитет каждой конкретной страны?

– Я, пожалуй, все страны даже не перечислю. Конечно, публика везде разная. Об этом очень долго говорить. В Америке, например, она очень шумная. Я имею в виду не во время исполнения, а после. Они, когда аплодируют, очень громкие. Там любят устраивать овации. В Германии публика спокойная. Но если им понравилось, то это как-то выражается, хотя не так громко. В Румынии она другая – мне очень нравится тамошняя публика. В Азии она другая – в Корее, Сингапуре. Конечно, и менталитет влияет. Немцы никогда бы не были такими, как американцы.

Вы обычно выступаете в призматических очках. Расскажите, как это изменило вашу манеру исполнения?

– Это долгая история. Больше трех лет назад я экспериментировал, занимался, пытался сконцентрировать больше внимания на своих занятиях. Тогда один знакомый пианист показал мне эффект разведения глаз. Я понял, что когда мои глаза так смотрят, когда взгляд расфокусирован, то у меня получается быть более расслабленным, однако более сконцентрированным за счет этого. Мне стало очень интересно. И впоследствии я этот прием применял на сцене. Но по-другому – у меня тогда еще не было очков. Потом мне стало сложно так постоянно расфокусировать глаза, и я решил сделать нечто, что можно было просто надеть, смотреть и не переживать. Так и появились эти очки. И что я могу сказать: ощущение, что концентрация у меня стала выше. Мне стало проще делать более сложные вещи. Это не как волшебная палочка, которую вы берете и уже можете играть. Нет, конечно. Но что-то в этом есть. Они помогают сконцентрироваться. Но до этого нужно научиться играть на скрипке – это всем понятно.

И как публика сначала восприняла ваше нововведение?

– В первый раз, в Берлинской филармонии, очки были просто ужасными. У людей был первый вопрос: "А это что такое?" Это всегда было первым вопросом. Один мой знакомый пошутил: "В него, видимо, канифоль летит. А это против аллергической реакции глаз". Да, была реакция. Люди выдумывают что-то. Но это не преграда, ни в коем случае. На сцене это то, что помогает глубже погрузиться в себя и получить больше для публики.

Часто ли вы ищете какие-то новые и нестандартные подходы во время написания и исполнения музыки?

– Я пишу то, что мне идет. То, что я слышу. Я стараюсь писать музыку, которая может тронуть сердца слушателей. Которая будет красивой, виртуозной и певческой. Что, в принципе, для скрипки и нужно. Конечно, я ищу новые техники. Мне нравится экспериментировать. И в моих транскрипциях, например, для соло-скрипки, там много новых приемов. И при том, у меня свои струны. Я делаю их самостоятельно. Сейчас я хочу открыть компанию, которая будет их продавать. Они делают больше звука на скрипке.

Музыканты обычно вдохновляются своими видными предшественниками. А кто стал источником вдохновения лично для вас?

– Никколо Паганини. Это большая личность. А также Джими Хендрикс. Это два солиста с бешеной энергетикой. Два солиста-новатора, которые много чего изобрели. О Паганини, например, писали такие известные люди, как Шуман и Шуберт. Что он будто бы сросся с инструментом, будто бы он был с ним единым организмом. Если вы взглянете на Хендрикса, то увидите, что он так же играл. Будто гитара была его частью. И это выглядело так натурально, просто невероятно! То есть эти две личности повлияли на меня. Но Паганини, конечно, больше. Я его с детства играю. Всегда любил исполнять его музыку, читал много его писем.

Как вы считаете, чрезмерный консерватизм сильно вредит музыке?

– Есть такие исполнители, у которых невероятный талант это делать. Как, например, мой профессор Виктор Третьяков – это такой эталон традиционной игры. Я считаю, что нужно уметь и это, и стараться также экспериментировать, что-то искать, что-то продвигать. А не относиться так: все, этот инструмент, скрипка, полностью завершен, на 100%, его нельзя поменять. Есть еще большие резервы. Там можно много чего сделать. Что даст еще более сильный звук для больших залов.

Как вы думаете, современный музыкант должен экспериментировать и искать новые подходы?

– Обязательно, я считаю. Должна быть свобода. Нельзя быть слишком в "формах" и бояться сыграть неправильные ноты. Это не тот подход. Ибо Иоганн Себастьян Бах – это для меня величайший композитор. Моцарт также. Они умели импровизировать. Они играли разные каденции. Нужно быть более свободным. Раньше люди писали музыку. Скрипачи, к сожалению, это все завершили. Фриц Крейслер был последним, кто писал музыку на большом уровне. Он написал много произведений. И все. Почему-то у пианистов это все продолжилось. Рахманинов, Прокофьев, Бернштейн. Я считаю, что это нужно переносить назад. Потому что это очень важно.