Прокурор Харьковщины: Старая Генпрокуратура коммерциализировала свою деятельность

Прокуроры предлагают переписать как отдельные положения Уголовного процессуального кодекса, так и часть позиций Закона "О прокуратуре Украины".

О том, что именно мешает харьковским обвинителям быть максимально эффективными, Depo.Харьков узнал у областного прокурора Юрия Данильченко.

– Кто автор предложенных изменений в законодательство?

– Это коллектив, конечно. Безусловно, мы не можем быть в стороне от тех процессов, которые проходят непосредственно в нашей работе. Есть закон, который был принят. Мы – тот орган, который этим законом пользуется. Мы на практике применяем то, что написано в Законе Украины "О прокуратуре". И каждый день сталкиваемся с определенными проблемами. Ведь люди, которые писали и принимали этот закон, имеют общее видение, а мы, так сказать, специализированное.

– Какие изменения из предложенных являются принципиальными?

– Этот закон был представлен как реформаторский. Реформа предполагает какие-то положительные результаты, иначе для чего тогда реформа? С этой точки зрения мы смотрим на результаты применения этого закона на практике и видим, какие положительные моменты он внес в нашу практическую деятельность.

Нас лишили большого количества полномочий. Как бы там не звучало и не набило оскомину понятие общего надзора, но, с моей точки зрения, говорить о том, что общий надзор – это только плохо и больше никак, неправильно. Я постоянно встречаюсь с представителями Консультативной миссии Европейского Союза, был в зарубежных командировках в Прибалтике, Франции, встречался с коллегами – практиками. Никто и нигде не ставит вопрос настолько категорично, как у нас.

Если память мне не изменяет, то, по-моему, около 14 европейских стран на сегодняшний день имеют элементы так называемого общего надзора. На определенном этапе общий надзор использовался в основе своей как давление на бизнес, но вполне возможно было на законодательном уровне выписать таким образом нормы, чтобы ограничить или даже исключить возможность влияния на бизнес при наличии элементов прокурорского надзора.

То есть ограничить определенными рамками наших прокуроров в своей деятельности. И общий надзор касался бы только защиты интересов государства. Можно было бы наделить прокурора определенными полномочиями требовать документы, получать объяснения, вносить документы реагирования. Не в плоскости экономических отношений, а именно относительно интересов государства.

Ведь есть бюджет, есть решение соответствующих органов местного самоуправления, мы же сейчас никоим образом не влияем на все эти моменты. Принимаются незаконные решения, в частности, решения о выделении земли, о выводе имущества из коммунальной или государственной собственности и тому подобное. Более того, у нас выпали из поля зрения такие моменты, как защита прав несовершеннолетних, защита интересов инвалидов, недееспособных, ограниченно дееспособных и тому подобное. Это участок, где мы были очень полезны, где у нас есть годами наработанный опыт, который мы могли бы реализовывать, совершенно не касаясь интересов бизнеса.

К тому же, существуют моменты, связанные с решениями органов местного самоуправления, контролирующих органов. То есть все, что связано с осуществлением функций от имени государства.

Корень зла не в том законе, который был, а в той кадровой политике и идеологии руководства старой Генеральной прокуратуры. Они коммерциализировали свою прокурорскую деятельность. Это была их норма жизни. То есть деятельность прокуратуры свели к личному обогащению отдельной кучки прокурорских работников. Да, это лежит в плоскости кадровой политики и идеологии руководства Генеральной прокуратуры.

– Но когда принимался Закон Украины "О прокуратуре", говорилось о том, что лишение прокуратуры общего надзора – это одна из рекомендаций европейских консультантов.

– Мне трудно по этому поводу что-то говорить, потому что я не был участником рассмотрения проекта этого закона в Венецианской комиссии. Однако ни от представителей Консультативной миссии Европейского Союза, ни от ОБСЕ и других европейских институтов я не слышал о том, что это было какое-то категорическое требование. Я еще раз говорю, что в европейских государствах есть элементы общего надзора. Поэтому можно говорить, что здесь кто-то исказил в определенную сторону истинное положение вещей.

– Прокуратура хочет увеличить объем полномочий, прав и возможностей. Однако в предложениях нет пунктов об увеличении ответственности прокуроров. Каким образом можно выставить барьеры против злоупотреблений?

– Мы не просим сейчас в этих изменениях, которые мы предлагаем, никаких новых дополнительных функций, не просим себе никаких преференций, не просим никаких привилегий. Мы просим усовершенствовать, привести в соответствие сами процессы выполнения тех функций, которыми мы сегодня наделены. То есть мы просим создать нам такие условия, чтобы мы могли профессионально и качественно выполнять свои конституционные функции.

На примере представительной функции: как мы можем заявить иск, если у нас нет возможности истребовать материалы? Мы просим, чтобы нам дали такую возможность. Адвокаты по закону имеют право получать все, что им необходимо, а мы – нет. Однако при этом мы защищаем интересы государства, являемся адвокатами государства.

Если говорить о мере ответственности (прокуроров, – Ред.), то она существует. И в ее увеличении нет никакой необходимости. Она прописана в законах, и любое нарушение или злоупотребление своими полномочиями, несет за собой соответствующую меру наказания. Процедура привлечения к этой ответственности прописана. Я не думаю, что другие правоохранительные или государственные органы имеют больше ответственности, чем прокуроры. Это как раз в законе достаточно подробно прописано.

– Помогает ли вашей работе Квалификационно-дисциплинарная комиссия (КДК) прокуроров?

– Если говорить о тех моментах, которые нас не устраивают и меня, в частности, как руководителя – это то, что с созданием элементов прокурорского самоуправления, мы становимся заложниками определенных решений, в принятии которых мы не участвуем, но должны подписывать административные акты.

Да, у нас есть КДК, в полномочия которой входит рассмотрение всех фактов дисциплинарных правонарушений. Их решение является обязательным для исполнения региональными прокурорами, хотя последние не являются субъектами рассмотрения этих поступков.

Я привожу несколько грубый пример, но это выглядит примерно так. Следователь проводит расследование в уголовном производстве и направляет затем письмо судье: я провел расследование, вы должны дать этому обвиняемому пять лет лишения свободы, пожалуйста, подпишите приговор. Без материалов, без рассмотрения, без ничего.

– Вы предлагаете исключить КДК?

– Нет, я не предлагаю исключить. Я считаю, что здесь два варианта, с нашей точки зрения, можно применить. Или разграничить, то есть дать четкий перечень дисциплинарных поступков, которые рассматривает КДК и, принимая решение, несет за него ответственность. То есть подписывает соответствующий документ без участия руководителя региональной прокуратуры. Скажем, это может быть такая категория поступков, связанных с декларациями, с другими проступками, непосредственно не связанными с выполнением прокурорских и следственных полномочий. А все остальные оставить за прокурорами, так, как это и было. Это оперативно, это быстро, это эффективно.

Либо полностью отдать в КДК функцию апелляции. То есть прокурор области проводит служебное расследование, принимает решение. Если сотрудник не согласен, он подает жалобу в КДК, у нас истребуют материалы, и далее прописать процедуру решений. Хотя эта форма, может, и не очень совершенная, потому что проще пойти в суд. Тогда судебное решение будет обязательно для исполнения.

Вот, например, президент и генеральный прокурор, и премьер-министр в последнее время уделяют очень много внимания в своих выступлениях вопросом давления на бизнес со стороны правоохранителей и требуют жесткого по этому поводу реагирования. Скажем, у нас есть один из прокуроров, который, мягко говоря, грешит такими действиями. Мы все это обнаруживаем, обосновываем, фиксируем в соответствующих документах, отправляем на Совет прокуроров. И неожиданно получаем вывод, что Совет не считает необходимым лишать административной должности этого прокурора. И что теперь делать? Он и дальше будет продолжать этими вопросами заниматься? А я фактически должен быть молчаливым соучастником?

– Если вернуть право единолично принимать решения о привлечении к ответственности прокурора, не нарушит ли это принцип независимости работника, ведь теперь он в значительной степени будет зависеть лично от руководителя регионального подразделения?

– В чем нарушает? По всем дисциплинарным поступкам проводится служебное расследование. Это целая комиссия, как правило, участвуют не менее 5 человек. Это фактически исключает принятие субъективного и единоличного решения. Второе, я не вижу ничего плохого в том, что руководитель имеет право наказывать своих подчиненных. Как же тогда строится вертикаль? Мы носим погоны, у нас есть дисциплина. Это как раз и есть элемент ответственности. Любой работник должен понимать, что над ним есть высшая инстанция, которая в случае неправомерных действий включит функцию репрессий.

– КДК недостаточно, чтобы дисциплинировать прокуроров?

– Конечно, нет! Один орган на всю страну – маловато. К тому же, кадровая работа – это персональная ответственность руководителя. А где же мои права и полномочия? Как можно управлять и нести ответственность за коллектив и своих подчиненных. Как Мать Тереза и при этом без меча?

– Есть ли с начала года в Харьковской области прокуроры, привлеченные к дисциплинарной ответственности?

– Отправили пять дисциплинарных жалоб на шестерых работников. Три из них рассмотрели, троих привлекли к дисциплинарной ответственности. Остальные на рассмотрении.

– Вы также предлагаете отменить годовой срок обжалования решений судов по делам об интересах государства?

– К нам может поступить жалоба через год, через два, через пять. Прокурор может не знать о решении суда, если он не был участником процесса. Мы можем через средства массовой информации узнать. Для чего вообще устанавливать срок?

Опять же, возьмите кооперативную схему относительно земли. Решения стали приниматься в 2008 году. Фактически 10 лет прошло. Так что теперь, не восстанавливать справедливость? У нас 90% отказов в рассмотрении исков именно из-за сроков, а не по сути. Суды не хотят рассматривать эти вопросы, даже понимая, что мы правы. Кому от этого плохо, что остается право обжалования? Все равно решение будет за судом. Из своего прокурорского опыта могу сказать, что за сроками давности часто скрываются нарушения закона и злоупотребления.

– Чем в вашей работе может помочь введение института уголовных проступков?

– Просто для наглядности: 10 % всех уголовных производств, которые расследуются в области, это нанесение легких телесных повреждений. Эту категорию дел правоохранители между собой называют "синяки". Нерационально использовать одинаковые механизмы и тратить одинаковые средства государства на расследование убийства и "синяка".

Я не думаю, что введение этого института будет скоро. Фактически Верховная Рада принимает законы раз в две недели. Результаты этой деятельности не добавляют оптимизма. Поэтому до тех вещей, которые волнуют юристов – практиков, просто не доходят.

– Вы также предлагаете предоставить возможность отказывать в открытии уголовного производства?

– Было такое понятие, как доследственная проверка. Сейчас это понятие утеряно. Есть положительный момент: стало гораздо меньше возможностей скрыть преступление. Но и исчезли любые рамки здравого смысла, исчез любой фильтр. Нагрузка на следователя безумная, и одной из причин этого является всеобъемлющее определение начала уголовного производства. Сейчас следователь вносит сведения в ЕРДР по любому формальному заявлению о преступлении и вынужден тратить одинаковое количество усилий и ресурсов на расследование реального преступления и фикции. К тому же, нынешние законы вообще не предусматривают возможности приостановления производства, если не установлен подозреваемый. Таким образом, тысячи дел будут расследоваться вечно.

Поэтому мы и настаиваем на пересмотре статьи 214 Уголовного процессуального кодекса Украины и конкретизации обстоятельств при которых начинается расследование.

– Одно из ваших предложений касается просьбы вернуть прокурору право составлять административные протоколы о коррупции. Разве существующие антикоррупционные органы неэффективны?

– Не в плане того, что они неэффективны. Мы считаем, что если прокурор будет составлять протокол, то у него появится право затем апелляционного обжалования. Если нам дадут право на апелляционное обжалование, то по большому счету нам не нужна эта функция, потому что это несколько не прокурорская функция. По моему личному мнению, прокурор не должен составлять протоколы, он должен их согласовывать, принимать участие в рассмотрении и иметь право на апелляцию. Сегодня достаточно органов, которые могут составить протоколы каждый в своей сфере и компетенции.

Это не все изменения, которые бы мы хотели внести в этот закон. Вообще мы бы были за то, чтобы принять новый закон о прокуратуре, который бы позволял нам качественно и профессионально выполнять наши функции. Мы, конечно, были бы рады, если бы в Конституции была отдельная статья или несколько статей, как это было раньше, регламентирующих деятельность прокуратуры. Или же нас четко отнесли к какой-то другой ветви власти.

Важно также вернуться к вопросу классных чинов. Снова непонятная, неопределенная ситуация. Все, кто успел до реформы получить "прокурорское звание", имеют право носить форму, получают соответствующие надбавки к зарплате. Молодые же прокуроры лишены такого права. Итак у нас создается дискриминационная ситуация. Два работника, выполняющие одинаковую работу получают ощутимо разный заработок. К тому же, почему именно прокуроров лишили чинов, а других правоохранителей – нет, не понятно.

– Предложенные вами поправки не предусматривают увеличения количества работников прокуратуры?

– Не думаю. Если нам вернут в какой-то форме общий надзор, видимо, да. Надо будет создавать дополнительное подразделение, которое будет заниматься вопросом истребования документов, проведения проверок. Однако, по большому счету, тем личным составом, который на сегодня у нас есть по представительству, я думаю, мы будем способны эти функции выполнить. Возможно, незначительное увеличение. Люди все равно сейчас готовят эти иски, просто они их сейчас готовят с определенными сложностями. Уберите эти сложности – и люди будут меньше тратить времени, ходить, уговаривать, убеждать, что это нужно. К сожалению, такое количество проблем не добавляет уверенности и оптимизма коллективу. Это наиболее обидно. Поэтому для нас так важно быть услышанными законодателями. Мы стремимся быть эффективными и полезными государству и людям. И просим для этого лишь понятные правила игры.